Заявка 1.29

[Union of salvation]

Трубецкие, модерн!Ау, пеггинг.

запись создана: 16.10.2020 в 22:46

Comments

[Union of salvation]

Это исполнение принесли нам в гуглоформы, поэтому не удивляйтесь, что его постят от админского аккаунта

1146 слово,

Он вернулся позднее урочного: до Великого смотра оставалось менее месяца, а пред ним все обыкновенно с ног сбивались, да еще бумажной волокиты в штабе прибавилось. Голова гудела — тихо, однако навязчиво, и это грозило обернуться мигренью; куда больше, впрочем, волновал иной дискомфорт. Нагнулся, чтобы стянуть ботфорты, он с откровенным трудом и шипеньем сквозь зубы, но на Каташино приветствие ответил ласково, и уголки губ его дрогнули в непритворной улыбке. Поцеловал жену в пробор, тонкой нитью деливший прическу надвое, пока она — нежная, заботливая, такая родная — развязывала ему кушак и снимала кобуру.

Аппетита не было совершенно — только изнуряющая, вязкая боль. Привычно отказавшись от ужина под привычно же обеспокоенный — ох, как он корил себя за это — взгляд Каташи, Трубецкой направился в спальню. Он старался держать лицо, хотя дневная суматоха сказывалась все очевидней: там, внизу, кололо и ныло, и холодело, и жгло. Мечталось забраться в постель; уснуть, сжав Каташу в объятьях. Однако следовало потушить свечи до того, как чуткая супруга заметит прикушенную губу или страдальчески возведенные брови.

Каташа и так заметила. Подошла со спины, провела ладонями — у нее были маленькие, аккуратные ладошки — по плечам. Спросила, не скрывая волнения в голосе:

— Криз?

Врать ей у Сергея никогда не выходило — он и не хотел, во всяком случае, до этого момента.

— Не тревожься попусту, дорогая. Пройдет.

В ванной комнате его ждало болеутоляющее и горячая вода, так что откинулся на простыни он уже расслабленным и посвежевшим. Каташа — гладкие локоны по плечам, кружевная сорочка на изнеженно-белом теле — придвинулась вплотную. Коснулась бедром бедра, опустила ладонь ему на руку. Повернулась лицом:

— Милый, так нельзя. Помнишь, что врач говорил?

Помнил Трубецкой хорошо, даже слишком, — и, чего греха таить, опасался предстоящего разговора.

— Свет мой, уверяю, ныне я в полном порядке. Мне хватает лекарств, остальное ни к чему.

Жена покачала головой:

— Знаю я твои лекарства, Сережа. Ты ведь сам понимаешь: они лишь притупляют боль, да и то ненадолго. Отчего ты упрямишься, не хочешь, чтобы я тебе помогла?

На последней фразе голос ее дрогнул так участливо и тревожно, так опечаленно, что Трубецкой ощутил себя ужасно пред ней виноватым.

— Не для твоих нежных пальчиков это дело, Каташа, — пробормотал он, поднося к губам изящную пясть.

Она мягко высвободила руку и, коснувшись его лица в жесте мимолетном и ласковом, перебралась вдруг к нему на бедра. Теперь он не мог отвести взора от шеи, от линий ключиц и кружева, что колыхалось, полупрозрачное, в такт движеньям груди. Сергей желал накрыть ее ладонями; восторженно, точно впервые, ощутить упругую пышность форм. А затем развязать тесемки, приспустить ткань с покатого плечика… Взор Каташи — медовый от блеска свеч, ясный в терпении — не позволил ему шевельнуться.

— Мне только в радость облегчить твои страдания. И потом, — она явно смутилась, скромная и добродетельная, подбирая слова, — я хочу сделать тебе приятно. Я сделаю. Обещаю.

Он не любил и не умел ей перечить. Дотоле успевая задремать или перевести тему — верней, действия — в иное русло, куда как более приятное им обоим, Сергей и сейчас не терял надежды на второй исход. Когда пояс, развязанный с непреднамеренной ленью, затерялся в складках простыни, а халат был небрежно откинут, он собирался уже помочь Каташе. Забраться под ткань, огладить бедра и, нежно смяв ягодицы — восхитительно-пухлые, теплые, — потянуть кружево вверх. Жена встретила его инициативу предупредительным жестом и улыбкой, в коей ласка смешалась со странным приободрением. От этого сделалось не по себе.

Переворачивался на живот, сгибал ноги в коленях и утыкался в подушку Трубецкой неохотно. Дело тут было не в новизне, не очень-то жалуемой им в постели, и не, упаси Господь, унизительном чувстве открытости — супруге он доверял. Однако он беспокоился и стыдился, что ей должно испытать разочарованную жалость вместо жара его объятий, вместо поцелуев и ритмичных движений. Еще раз попробовал возразить, заранее убежденный, впрочем, в провале, — Каташа едва не взмолилась. Конечно, он подчинился ей.

От пальцев, сжимающих плечи, давящих мягко и чувственно, стало хорошо до блаженного вздоха и сильнее прогнутой спины. Жена не спешила в стремлении снять напряженность, что заставила мышцы отвердеть, — медленно гладила, пересчитывала позвонки, разминала. Прервалась, очертив острый контур лопаток и спустившись к пояснице: достала из ящика трюмо продолговатую склянку. Сергей не видел, как она выливала масло в ладонь, но чувствовал тонкий персиковый аромат, понимал, что она грела жидкость ради его комфорта — и вновь начинал волноваться.

Он содрогнулся всем телом, ощутив скользкое меж ягодиц. Бедра захотелось свести почти нестерпимо, но рука, теплом обласкавшая внутреннюю их сторону, удержала на месте. Трубецкой уговаривал себя подумать о неловкости позже, даже извиниться перед Каташей — теперь сил хватало лишь на то, чтобы лежать недвижно и тихо.

Аккуратный палец провел пару раз вдоль ложбинки и надавил — плавно: еще вечером Сергей заметил, что жена, вопреки веяниям моды, избавилась от сколь-нибудь длинных ногтей. Проникновение — меньше, чем на фалангу — не столько испугало, сколько удивило. Он прикусил наволочку, избегая шумного вздоха, но Каташа сразу же замерла:

— Дорогой, тебе больно?

Ее неподдельный трепет, ее забота и боязнь причинить даже намек на вред так растрогали Трубецкого, что он нашел в себе волю получше расслабиться:

— Ну что ты, душа моя! Продолжай.

И она ввела палец глубже. Огладила изнутри нежное и тугое, нащупала… Он не сумел смолчать. Поперхнулся на полустоне, чувствуя, как тяжелеет в паху и пульсацией растекается, обволакивает, точно сладостный морок. Непроизвольно качнув бедрами назад, он поймал себя на страстном желании, чтобы супруга — для нее, сидящей сбоку, состояние его тайны не представляло — позаботилась о нем, приласкала. Словно читая мысли — скорее, чувствуя на интуитивном уровне, — она коснулась свободной рукой живота. Спустилась вдоль дорожки темных волос, помедлила томно — и обняла плоть ладонью.

С любовным шепотом на устах и вдоль его шеи, с предсеменем на пальцах Каташа не прекращала давить там, внутри. Трубецкому было стыдно сознаться, что ощущать ее нежную власть, подчиняться было не хуже, чем подминать под себя. Он как раз хотел выстонать, сколь сильно ее обожает — супруга вдруг отстранилась:

— Я разговаривала с врачом, и он посоветовал…

Сергей не увидел, как в руке ее оказался продолговатый предмет, но был шокирован самим его наличием.

— Ангел мой, что это? — волна предоргазменной неги, заменившись тревогою, прозвучала в голосе бархатной хрипотцой.

Каташа замялась стесненно; яблочный румянец зацвел на щеках — Трубецкой любил осыпать их поцелуями.

— Для лечения, Сереженька. Просто доверься мне. — Он кивнул, не в силах ей отказать. Как, в общем-то, и всегда.

Сзади притерлось гладкое, твердое, нагретое теплом Каташиных рук. Скользнуло внутрь с бережливой неспешностью — Сергей шире расставил бедра; масло по ним стекало щекотно и вязко, марая узор простыни. Он до странного быстро привык к давлению, однако в груди его сжалось мучительно-сладко и тем почти испугало, когда Каташа, помедлив, вынула и вернула предмет. Повторила, затем еще и еще — нутро опять охватил мягкий жар. Концентрируясь в одной точке и сочась густым и белесым, он побуждал толкаться навстречу. Забыв о гордости и стыде, о том, для чего они это делают, Трубецкой самозабвенно отдавался — и был счастлив хотя бы примерно понять, что чувствует его родная Каташа во время занятий любовью. Они и сейчас занимались ей — растворяющиеся друг в друге, доверяющие безоговорочно, делящие одно дыхание на двоих.

Он сумел кое-как шепнуть, что на сегодня процедур явно хватит, и сменить положение. Лаская супругу, разнеженную и податливую, горячую и влажную, тесную, Сергей думал: она — единственное лекарство, необходимое ему.

[Гость]

Аааааах, автор, что же вы делаете... Как же это великолепно: про доверие, про заботу и про кинк, конечно. Только такой Кате такой кинк и можно доверить, сделает как надо. Только на такую и можно положиться...
Сгорела несколько раз, пока читала, а от последней фразы сердце в лоскуты. Ну конечно, конечно же она - лучшее лекарство, как может быть иначе?

Ещё, пока немного в сознании, хочу отметить восхитительный, немного архаичный язык, от которого сексуальная сцена ещё филигранней.
А теперь. Обратно в пожар! Восхищаться и гореть-гореть-гореть!

[генвария]

А. Вот я то ли лужа, то ли куча пепла. Очень хорошо получилось!
Спасибо, ужасно жарко, что вы делаете, как теперь работу-то работать

[zvezdochkaX]

Просто чудесное исполнение.
В нем такая любовь чувствуется, такое безграничное доверие, такое желание сделать другому хорошо и приятно. Про то, как это горячо, даже говорить не буду... хотя нет, буду, потому что ну пламенно же просто. Хорошо, что прочитала после работы, а то все стулья бы погорели)
Огромное вам спасибо за исполнение! Посылаю лучи любви и безграничного восхищения.

[ginger_toffee]

Автор, дорогой, это было очень горячо и очень влюблённо! Спасибо за чудесный текст. Стилистически выверенный и очень качественный, что, на самом деле, безумно важно. И — кинковый, да. Оооооочень.
Спасибо за мягкость прикосновений, ласковость их отношений и за доверие — да, пожалуй, в первую очередь за доверие, которое здесь в каждой строчке чувствуется. Спасибо за возможность поверить, что так бывает! За трепетность и заботу о любимом человеке.
Замечательно во всех отношениях, прочитала с огромным удовольствием. И язык у вас дивный, написано очень здорово.

[Гость]

господи, автор, я сгорел к чертям.
обоже, что вы творите... какая прекрасная мягкая и настойчивая Катенька, какой Серёжа!

[Ни-Аптерос]

Вау. Просто вау. Очень здорово
Язык потрясающий, очень обаятельные описания, яблочный румянец!
Трубецкие просто чудесные. Тепло, доверие, любовь, кинк - всё на месте.

[анонимный декабрист]

(Сей анонимный декабрист застрял, кажется, в XIX веке — дайри и глюков с ним в то время не было, сами понимаете... Этим можно объяснить отсутствие модерн!ау в тексте и предупреждения перед ним же, за что я сердечно извиняюсь хотя бы здесь и сейчас.)

Спасибо за внимание к моему исполнению и вашу чуткость, дорогие!

Доверие и забота — прямо-таки отдельный кинк, ей-богу. На Трубецких, трепетных по отношению друг к другу, он ложится как нельзя лучше, #ящитаю.

А ваши теплые и высокие слова — это уже мой личный кинк. Словами не выразить, насколько приятно видеть такие отклики. Благодарю за каждую букву.

Давайте же пылать вместе!

[МКБ-10]

Очень нужен автор, чтобы его любить, очень!
Какие они тут. Какие описания откровенные и в то же время деликатные, какое доверие, какой огонь. Катя - лучшая женщина, без сомнения.

[Union of salvation]

МКБ-10, автор принёс исполнение через гуглоформы, сейчас напишем ей про деанон.

[Union of salvation]

Так, автор живёт вот тут: twitter.com/Halina_Haiter и тут ficbook.net/authors/284491

[МКБ-10]

Отнесла автору сердец!