Заявка 2.17

[Union of salvation]

Михаил Бестужев/Антон Арбузов/Дмитрий Щепин-Ростовский. Первый раз Антона. Миша с Димой уже устоявшаяся пара и всячески стараются для антошиного комфорта. Строго модернАУ. Если будет постапокалипсис, заказчик будет невыразимо счастлив

запись создана: 22.11.2020 в 21:48

Comments

[Гость]

Зомбиапокалипсис. 2273 слова. Первая часть из трех. Публикация разрешена.

Они натыкаются на него в баре, куда забираются в поисках ещё никем не потащенного алкоголя. Последняя бутылка виски была выпита пару дней назад, а начать гнать самогон Мишель все только грозился, но застрял с какими-то техническими трудностями, поэтому их с Димкой экспедиция по аптекам была переквалифицирована в экспедицию за бухлом и почти вытолкана из убежища нетерпеливым Бестужевым-Рюминым и напутственным Пестелевским: «Без коньяка не возвращайтесь». Миша уже представлял, как обратно их не пускают и они устраиваются на ночлег в какой-нибудь подворотне, потому что хоть в их распоряжении и была целая улица разрушенных баров, всю жидкость, которая могла гореть, уже разворовали люди или расколотили мертвяки. При виде результатов буйств последних Щепин-Ростовский каждый раз жалостливо вскидывал брови, будто не бутылки разбитые видел, а растоптанных котят, и так они осмотрели уже пяток баров: хрустящее стекло под ногами, исписанные стены, доказывающие, что людей в любые времена тянет к созиданию. Или разрушению. В общем, такие разные в прежние времена бары сейчас выглядели удручающе одинаково разъебанными, но Бестужев считал их прекрасными, потому что они были изумительно пусты: ни топчущихся на месте мертвяков, ни таких же, как они, охотников за бухлом. Восхитительная пустота во всех пяти барах. А вот в шестом обнаруживается он. Прямо за барной стойкой, куда Миша заглядывает. Бухла там, конечно же, нет, зато обнаруживается пистолет, дуло которого целится ему ровнехонько в лоб, холодные глаза и их обладатель, которого Бестужев не сразу может разглядеть, поэтому, вопреки инстинкту самосохранения, обходит стойку и разглядывает парня, привалившегося к холодильнику: спутанные кудри, взгляд, что кажется опасней пистолета и клетчатая рубашка, пропитанная кровью. Миша по инерции делает шаг вперёд: осмотреть, проверить, помочь, но дуло пистолета сдвигается вслед за ним, а хриплый голос припечатывает:

— Не подходи.

Миша хмурится, обшаривать взглядом: шея, ключицы в вырезе когда-то белой майки, расстегнутая рубашка, открывающая рану на плече, грязные, но целые джинсы — никаких следов того, что его достали зомбаки. Рана на плече слишком для них аккуратная, да и валяющийся на полу окровавленный осколок стекла нехилого размера, судя по всему, как раз из нее.

— Что с тобой произошло?

Парень кривит губы, «не твое, блять, дело» говорит и делает попытку встать, отчего кровь бежит сильнее. Бестужев дёргается навстречу, но сам же себя останавливает: взгляд у пацана такой, что Миша не сомневается — выстрелит.

— Не будь идиотом, я тебе помочь хочу. Тебя перевязать надо и зашить, ты же кровью истечешь к чертям собачьим.

Парень усмехается и усмешка это выглядит странно, потому что зубы от боли стиснуты. Он хмурится и предпринимает вторую попытку подняться, на этот раз успешную, и вот уже прислоняется к холодильнику не спиной, а бедром, взмокший от усилий, бледный, но рука, черт возьми, что держит пистолет, даже не дрожит.

— Справлюсь.

— Да чего ты боишься? Я же не мертвяк.

Этот ненормальный смотрит исподлобья, опять усмехается, но в следующую секунду падает, и Бестужев видит по ту сторону барной стойки довольную физиономию Димки. Тот разглядывает бутылку, которой приложился о затылок незнакомца, и выглядит хоть и удивленным, но явно собой гордится. Переводит взгляд на Бестужева и, кивнув на бутылку, показывает большой палец. То ли радуется ее содержимому, то ли тому, что она не разбилась. А скорее всего и тому и другому.

Миша лишь фыркает и качает головой.

— Я бы его уговорил.

— Пока ты его уговаривал, он бы кровью истек, — парирует Щепин, а Миша рядом с телом присаживается. На всякий случай проверяет пульс, ещё раз осматривает на предмет укусов и только тогда обращает внимание на рану. Рваные края, обильное кровотечение, которое нужно остановить, сухожилия и кость, кажется, не задеты. Бестужев осматривает шкафчики под стойкой и находит стопку полотенец, прижимает одно к ране плотно, другое рвет на полосы и забинтовывает сверху. Парень на это никак не реагирует, и Миша думает, что всё-таки удар у Щепина поставлен как надо. А тот будто мысли читает, громыхает чем-то за его спиной. Бестужев пару секунд наблюдает, не проступит ли кровь через повязку, а затем оглядывается на друга. Тот возвышается над ним, нежно прижимая к себе коробку.

— Сам его потащишь, — говорит и чуть встряхивает свою ношу, в которой звенят бутылки. Миша поднимается и видит, что это шампанское. Надо же, такое сокровище среди разрухи. Экспедицию можно считать удачной. Получат парни свое бухло. Миша смотрит на незнакомца, что лежит на полу все так же без сознания. И не только бухло. Черт, Пестель опять ворчать будет.

— Жаль, не коньяк, — вырывается у Бестужева, на что Дима хмыкает с ухмылкой, дергает плечами, и повторное звяканье раздается из его рюкзака. Отлично! Миша улыбается, а затем наклоняется к незнакомцу. Пацан совсем лёгкий, и Бестужев, гадая, когда он ел нормально в последний раз, закидывает его на плечо. Не самое лучшее положение для раны, но лучшее для безопасного возвращения домой. Щепин, судя по всему, со своей драгоценной ношей не расстанется даже перед толпой зомби, поэтому свободные руки будут очень кстати. Дима же, пристроив ящик на стойку, поднимает пистолет незнакомца и, одобрительно хмыкнув, убирает его за пояс. Морщится, когда Бестужев просит захватить и его рюкзак, но поднимает и его. Бутылки снова заманчиво звякают, и Миша надеется, что их будет достаточно, чтобы дополнительный груз не вызвал особых нареканий.

[Гость]

продолжение первой части из трех

Он и не вызывает. Мишель даже радуется, говорит с улыбкой: «В нашем полку прибыло» и помогает затащить парня на второй этаж, в помещение, отведенное под медпункт, и уложить на импровизированный операционный стол. Поля вызывается помочь с раной, а Апостол лишь спрашивает «Не заражен?» и, кивнув на мишины заверения, что нет, скрывается в своей комнате. Один Пестель не удерживается от едкого комментария. Щурит глаза, разглядывая незнакомца.

— Миха очередную раненую зверушку домой притащил, — тянет язвительно, и Бестужев замечает, как вскидывается Димка. Он успевает перехватить взгляд Щепина, в котором собрались уже все черти, и мотнуть головой, мол не надо, оставь. Пашка на взводе с тех пор как пропали Юшневский с Пановым, и Миша понимает, что вся его язвительность и придирки — это от страха. Поэтому не ведется, когда тот продолжает: — Скажи, Бестужев, тебе всегда обязательно нужно спасать чью-то задницу? Ты себя без этого неполноценным чувствуешь?

Миша улыбается.

— Ну вот сейчас я спасаю твою задницу, например. — говорит и поясняет: — Мы коньяк принесли.

И не дожидаясь ответа, выпроваживает всех, кроме Муравьева, из помещения. Незнакомец все еще без сознания, и Миша стягивает с него рубашку, разрезав, избавляется от майки, автоматически отмечая, что тот, хоть и худощав, но в отличной физической форме. Это с учетом того, как уверенно он обращался с пистолетом, наводит на определенные мысли, но Бестужев от них отмахивается: все это сейчас совершенно не важно. Он промывает рану, когда незнакомец приходит в себя. Вскидывается, впиваясь пальцами здоровой руки в его запястье, пытается скатиться со стола, и Бестужеву приходится приложить все свои силы и применить все свое красноречие, чтоб удержать этого ненормального, убедить его в том, что он в безопасности, что Миша тащил его пару километров на себе не для того, чтобы убить или покалечить. И успокойся ты уже, черт возьми! Парень шипит от злости и боли, еще раз дергается и затихает, разжимает пальцы и ложится обратно на спину. Вот только настороженность из глаз не исчезает, а Бестужев отмечает в свете бьющем в большие окна, что они у него ярко-голубые. Будто смотришь в летнее небо над заливом. Парень матерится шепотом, когда Миша отрезает неровные края кожи, выдыхает хрипло:

— А мне не требуется пара глотков чего-нибудь крепкого?

Бестужев отрицательно головой дергает.

— Да ладно, вы же в баре были, неужели не захватили ящик другой?

Миша усмехается.

— Захватили, но тебе нельзя.

— Что, даже в виде обезболивающего? — пацан жалобно складывает брови домиком, выпячивает обиженно нижнюю губу и вид от этого принимает совсем дурацкий. Клоунский даже, будто не он там в баре смотрел на Мишу глазами убийцы. Бестужев фыркает, забирает у Ипполита иглу с ниткой и просит «потерпи».

— Меня Миша зовут, — говорит, чтобы отвлечь от боли, и кивает на Муравьева, — А это Ипполит.

Пацан переводит удивлённые взгляд на Полю и расплывается в улыбке.

— Берегите пенсне, Киса! Сейчас начнется! — гаркает, хохотнув, Поля же привычно все отсылки к своему имени игнорирует и протягивает руку.

— Можно просто Поль.

Незнакомец протянутую руку пожимает.

— Можно просто Антон, — зеркалит, и Миша, глядя на его ухмылку и взлохмаченный кудри, думает, что это имя ему удивительно идёт. «Антошка, Антошка, пойдем копать картошку» тут же начинает вертеться в голове, и Миша улыбается, представляя реакцию парня, озвучь он эти ассоциации. Лучше, конечно, не рисковать, и так вздрагивает, когда Бестужев дергает нить особенно сильно, опять шипит сквозь зубы, но молчит до конца экзекуции стойко. Лишь морщится иногда, да судорожно переводит дыхание, когда Миша начинает накладывать повязку.

— Как тебя так все-таки угораздило? — интересуется.

— Люстра с потолка свалилась и мне осколком прилетело, — отвечает Антон сдавленно — Императорский шик, блять, чтоб ему пусто было.

Миша вспоминает груду железа и стекла в зале за стойкой, которую он краем глаза заметил, но не идентифицировал как люстру, и качает головой.

— Повезло, что не на тебя упала.

Антон усмехается.

— Повезло, — соглашается, но взгляд вдруг становится таким отрешенным, будто он сомневается такое ли это везение. С таким взглядом — не здесь и не сейчас — он и пережидает перевязку, укол антибиотика и консультацию Миши о восстановлении. Только слышит ли он эту консультацию, Бестужев не уверен. Отходняк явно нагоняет парня, и он лишь хлопает ресницами осоловело, когда Миша просит Ипполита устроить его в соседней с ними комнате, и безропотно за ним уходит.

И когда Бестужев, наведя порядок в «медпункте», навещает его, спит ангельским сном, закутавшись сразу в несколько одеял. Совсем бледный, с почти белыми губами, беспокойно вздрагивающий, но не просыпающийся. Миша смотрит на него какое-то время, прислушивается к ровному дыханию и очень надеется, что проспит так парень весь остаток дня и всю ночь, потому что все, что Миша мог сделать, он сделал, теперь только отдых и сон, сон и отдых.



Вот только Антону почему-то не спится. Он появляется вечером в столовой, ну в том зале, который они под столовую оборудовали, раздвинув книжные стеллажи и составив разнокалиберные столы в длинный ряд, и в котором собираются каждый день на завтраки, обеды и ужины. А сегодняшний ужин обещает превратиться в разнузданное веселье, потому что Апостол, все эти дни колдовавший у себя над радиоприемником, сообщает, что ему удалось с кем-то связаться. Еще непонятно с кем именно, еще непонятно где эти кто-то находятся — связь все-таки оставляла желать лучшего — но кто-то где-то еще жив, и это было отличной новостью! И по мнению Бестужева-Рюмина прекрасным поводом распить найденное шампанское. Он как-раз под радостный гомон и свист пытается открыть бутылку, когда в столовой появляется Антон. Замирает в проеме по-прежнему бледный, кажущийся невыносимо худым в растянутой димкиной футболке со Звездными войнами и дико офигевший. Миша смотрит на его удивленно вздернутые брови и думает, что вся их компашка и правда сейчас выглядит до дикости странно: в окружении книг, за старыми и не очень столами, на которых возвышаются шикарные канделябры с горящими вечами. Канделябры Мишель потащил из ближайшей антикварной лавки, как и пару другую стульев и сервиз императорского фарфора. Бестужев-Рюмин считал, что даже в происходящем пиздеце нужно жить красиво, и сам он — в гусарском ментике, который неизвестно где достал — был как олицетворение этой самой красивой жизни.

— О, Антоха… — Мишель приветственно взмахивает бутылкой. — Проходи, садись, мы тут как-раз празднуем. — пробка вылетает с идеальным хлопком, шампанское льется в подставленные фужеры и кружки, а Рюмин продолжал тараторить. — Миша, сказал, что тебя Антон зовут, да? А я — Мишель, это Сергей и вот там тоже Сергей, но можешь звать его Апостол, рядом с ним Ипполит, а во главе стола Кондратий Федорович. Ну Мишаню с Димычем ты знаешь. И ты не стесняйся, проходи-проходи, Кондраша тебе сейчас тарелку поставит.

Бестужев приглашающе отодвигает стул рядом с собой и ничего не может поделать, когда Антон садится, оттягивает ворот футболки, чтобы осмотреть повязку. Крови нет, но Бестужев все равно обеспокоенно прикладывает ладонь ко лбу и шипит: «Ему нельзя», когда Миша наливает в бокал шампанское. Его недовольство, конечно, тут же тонет во всеобщем гаме. Антон ухмыляется, но оглядывает всех цепко, так, что Бестужев тут же вспоминает его взгляд там, в баре. От растерянности уже нет и следа, он берет бокал и интересуется:

— Что за повод?

Миша хмыкает, переглядывается с Апостолом, встряхивает кудрями.

— Мы все живы в этом конце света — чем не повод? — почему-то не говорит истинную причину, хотя, ведь и эта причина — чистая правда. Они все живы и совсем как в старые добрые времени звонко чокаются тарой с игристым, галдят, говорят о чем-то даже во время еды, перебивая и то и дело перескакивая с одной темы на другую, открывая следующую бутылку и следующую. На этот вечер они почти забывают о том, что творится там за стенами, почти становятся собою прежними. Вот только Бестужев то и дело косится на Антона. Тот уплетает ужин за обе щеки, пьет шампанское, кривит губы в улыбке, но не расслабляется ни на йоту. Миша видит это по напряженной линии челюсти, вздрагивающим губам и глазам, которых улыбка совершенно не касается. Антон в боевой готовности, будто пьет шампанское в компании зомби, а не людей, и Миша все никак не может перестать гадать почему.



А позже ночью, когда он, оглушенный оргазмом, падает на спину, ловит ртом воздух, пытаясь отдышаться, Дима возвышается над ним и смотрит пристально. Разглядывает так, будто видит в первый раз, и Бестужев спрашивает непонимающе «Что?»

— Пестель прав, — говорит Щепин-Ростовский.

Миша издает нервный смешок, ну потому что сейчас не самое подходящее время для упоминания Пестеля, разве нет? Но все-таки не может не уточнить:
— В чем именно? Он сегодня много вещал.

— В том, что тебе всегда надо кого-то спасать, — говорит Щепин. — Здесь все на тему спасения немного припизднутые, но ты особенно. Я, Панов, теперь вот этот Антон. Ты и правда нас как зверушек подбираешь.

Миша фыркает и дергает его за руку на себя.

— Не говори чуши, — выдыхает в губы и переворачивается, подминая мускулистое тело. Впивается в губы и старательно игнорирует зудящее на задворках беспокойство.

[Гость]

Что-то во всем этом есть.
Есть ощущение катастрофы, наверное, так, хотя несмотря на упоминания «мертвяков», не получается уловить в тексте атмосферу именно зомби-апокалипсиса... Точно не хватает ещё деталей, помимо жизни «коммуной» и походов за коньяком.
Но катастрофа чувствуется.
И среди неё есть Миша Бестужев, который и правда подбирает этих растерянных молодых парней как котят.
Есть шутки про пенсне и Кису.
И есть дикий, непростой Антон.
В общем, оно в целом заставляет ждать продолжения, да.
Не обманите, выложите его, автор!

[Гость]

2365 слов. Вторая часть из трех

Но именно это беспокойство будит его рано утром. Дима посапывает рядом, и все их убежище, судя по тишине, тоже ещё спит. Комната в рассветных сумерках кажется ненастоящей, будто из сна, и по-хорошему спать бы ещё и спать, но беспокойство толкает, заставляет подняться, быстро одеться и заглянуть в комнату, отведённую Антону. Чтобы столкнуться с ним нос к носу. Миша оглядывает его рюкзак, закинутый на одно плечо, димкину кофту, застегнутую под горло, и спрашивает:

— Уходишь?

Антон коротко кивает, облизывает губы, выглядит при этом хреново, но уперто сжимает пальцами здоровой руки ремень рюкзака и говорит:

— Спасибо, что подлатал, но я пойду.

— Ты не можешь. Мне нужно проверить, нет ли воспаления. А тебе нужен покой хотя бы несколько дней.

— Да нормально все, — парень нетерпеливо переминается с ноги на ногу, смотрит исподлобья так, что будь Миша повпечатлительней, тут же бы его отпустил и ручкой бы вслед помахал, но Мише категорически не нравится вид Антона: испарина на лбу, серый оттенок кожи, под стать сумеркам за окном — поэтому он продолжает возвышаться в дверном проёме, как чертов клубный вышибала.

— Ничего ненормально. Ты себя видел? Краше в гроб кладут.

Антон закатывает глаза.

— Пропусти, — говорит просто. — И раз уж ты тут, мне нужен мой пистолет обратно.

Миша качает головой. Черт, он же себя не простит, если позволит этому упертому типу уйти в таком состоянии.

— Тебе нужен покой и отдых. А для начала я должен осмотреть твою рану, — парень дергается в попытке обойти, вот только без толку. — Да куда ты так, блин, торопишься? Останься хотя бы на пару дней, восстановись. Там, снаружи, у тебя не будет такой возможности.

Но Антон сжимает челюсти и дёргает головой.

— Я не собираюсь оставаться в этом вашем дурдоме, — выдыхает. — Там конец света, а у вас тут вечеринки с шампанским, блять. Какой-то ебаный пир во время чумы!

И Мишу вдруг накрывает. Миша вдруг испытывает злость, даже не из-за глупого самоубийственного поведения этого идиота, а из-за того, что он, ни черта о них не зная, сделал какие-то свои дурацкие выводы и теперь руководствуется ими. И раз уж он такой дурак, то самое лучшее — отпустить его на все четыре стороны, вот только Бестужев просто не может.

— А теперь послушай меня, — говорит он, надвигаясь на парня, и тот невольно делает шаг назад. — Ты как взрослый человек и послушный пациент останешься здесь до снятия швов. И будешь выполнять, блять, все предписания врача. То есть мои. Я не для того тащил тебя несколько километров, не для того потратил на тебя антибиотики, чтобы ты загнулся где-то там от слабости или сепсиса. И только попробуй сказать, что ты меня об этом не просил!

Миша выдыхает, чувствуя как от злости подрагивают пальцы, и с каким-то детским удовлетворением отмечает растерянность в глазах Антона. За спиной кто-то присвистывает, и Бестужев, резко развернувшись, встречается взглядом с Щепиным-Ростовским. У того в глазах удивление мешается с восхищением, и первое явно преобладает, будто Дима не ожидал от Миши такого всплеска эмоций. Миша же, ещё до конца не остывший, упирает в него палец.

— Молчи, — говорит, а Щепин беззвучно смеётся, поднимает руки, будто сдается, и всем своим видом выражает, что он и не думал ничего говорить, даже мыслишка такая завалящая в голову не приходила, не, Дима нем, как рыба, и не мешает Мише, великому и ужасному, ни за что, никогда. Бестужев головой качает, глядя на пантомиму друга, и чувствует, как его отпускает. Он разворачивается к Антону и отмечает, что тот уже скинул рюкзак на пол.

— Снимай кофту, осмотрю, — говорит Миша и выдыхает с облегчением, когда Антон слушается.



И он слушается его весь день и все последующие тоже. Правда слушается так, очень в своем стиле.

Потому что уже на второй день он, разговорившись с Ипполитом, обещает научить того некоторым приемам самообороны, а на Полино: «У тебя же рука» лишь пожимает здоровым плечом и говорит, что у него вообще-то еще вторая есть, так что не проблема. Поля так рад, что аж светится, жалуется, что у них в компании многие могли бы его этому научить — он бросает на Мишу взгляд, который тот игнорирует — да вот только отказываются.

— И зря — говорит Антон, осторожно натягивая кофту на забинтованное плечо. — В наше время это лишним не будет. Покажу тебе кое-что из крав-мага.

— Крав-мага против зомби? — усмехается Миша, и взгляд у Антона вмиг снова становится таким холодным и колким, каким был тогда в баре. Он щурит глаза и говорит просто:

— Опасны не только зомби, — и голос звучит совершенно спокойно, вот только Миша видит, что эти слова даются ему нелегко. В мозгу снова возникает уйма вопросов, но Миша лишь встряхивает головой, пытаясь их, жужжащие, успокоить и замечает:

— Поль, ты не слишком радуйся, Антон у нас не надолго.

— Ну значит надо быстрее начинать, — говорит Антон и в какой раз резко меняется: скалится довольно и соскальзывает со стола — Ну что пошли?



Бестужев говорит себе, что этот чертов Антон Арбузов, странный, чуть дикий, но совершенно взрослый человек и он знает, что делает, вот только на следующий день Мишель находит Мишу, разгребающего завалы в очередной комнате, и сообщает, что новенький подрался с Щепиным. Бестужев мгновенно подрывается с места, но оказывается в общем зале, когда уже никакой драки и нет в помине. Димка как обычно невозмутим и спокоен, не смотря на ссадину через всю щеку, Антон же взъерошенный и раскрасневшийся, сжимает пальцы со сбитыми костяшками в кулаки, но на рожон не лезет. Говорит обеспокоенному Ипполиту: «Все в порядке». Слова, которые Мише уже осточертели жутко, тем более он видит проступающие сквозь футболку пятна крови и понимает, что ни черта не в порядке — швы разошлись. Да блять.

— Дим, какого черта? — Миша смотрит устало на Щепина, тот же невозмутимо передёргивает плечами

— Он хотел обратно свой пистолет, — поясняет и усмехается, сверля Антона глазами, и всем своим видом показывая, что хотеть он может что угодно, вот только ни черта от Димы не получит. Антон отвечает свирепым взглядом и матерится шепотом, а Миша выдыхает раздраженно и трет ладонью лицо. Блин, взять бы обоих за шкирку и встряхнуть, как котят, напрудивших в неположенном месте. Устроили тут детсадовские бои без правил, черт бы их побрал.

— Отдай ему пистолет, — говорит он, и Щепин неверяще на него смотрит, активно мотает головой.

— Мы его не знаем! — возражает, хотя, по его лицу видно, что это же и так ясно, и озвучивать даже не надо, а Бестужев просто сошел с ума, раз не понимает. Но Миша повторяет:

— Отдай. Ничего он нам не сделает.

Дима сверлит его взглядом еще несколько секунд, но не возражает, лишь раздражённо выдыхает и выходит из комнаты. Миша разворачивается к Антону и роняет:
— Пошли, тебя зашить нужно, — и, старательно игнорируя его довольную ухмылку, добавляет: — Опять.

Вот только эта довольная улыбка становится еще шире, когда Щепин приносит пистолет в медпункт и, отдав его, уходит.

— А он всегда тебя так слушается? — интересуется Антон и шипит, потому что Миша, не церемонясь дергает за кусок порванной нитки. — Ты его как-то дрессировал или у тебя свисток специальный есть, как для собак?

Бестужев выпрямляется и впервые жалеет, что спас этого идиота. Хочется прямо так выкинуть его сейчас за двери убежища, но он смотрит на Муравьева и говорит:

— Обработай и зашей.

Ипполит замирает, не веря своим ушам.

— Но я же никогда никого не зашивал!

— Ну вот и потренируешься, — Миша мстительно замечает, как офигевше вытягивается лицо Антона. Тот не кажется уже таким довольным, когда Бестужев спокойно моет руки, потом так же спокойно направляется к двери, а Поля спрашивает:

— Даже не посмотришь, как я это делаю?

— Я в тебя верю! — Миша, даже не оборачиваясь, выходит, но успевает услышать, как Муравьев шепчет Антону: «Они вместе с детства. И служили вместе. В такой жопе оба побывали… «. Миша усмехается. Да, в какой только жопе не побывали, но нынешняя с концом света и ходячими трупами переплюнула все.



Бестужев находит Диму на кухне. Сегодня они отвечают за готовку, и Щепин уже успел начистить огромную кастрюлю картошки. Миша разводит огонь в их импровизированном очаге и помогает поставить кастрюлю на него.

— Спасибо, — говорит, и видит Димину кривую ухмылку. Тот головой дергает, мол, не за что, но тут же хмурится.

— Ты ему слишком доверяешь, — говорит. — Ты его не знаешь и не знаешь, что от него ждать.

— Я знаю, что он не плохой человек и не причинит нам вреда. Я это чувствую.

Дима поднимает на него глаза и снова усмехается. Ну да. И Миша понимает, что звучит глупо, но никак не может подобрать слова, чтобы свою уверенность объяснить.

— Помнишь, как к тебе относились в школе? А я сразу знал, что ты не такой, каким они тебя считали. Я чувствовал, что ты хороший, и поэтому доверял тебе.

Щепин фыркает.

— Ты запал на меня, — тянет с ухмылкой, а Миша смеётся. И еще больше в смехе заходится, когда Дима распахивает в притворном ужасе глаза и наставляет на него нож: — На него ты тоже запал! Нет, правда, он мелкий, злой — прям как я. Твой типаж, Бестужев!

Миша снова смеется, отбирает у Димы нож и, притянув парня к себе, затыкает эти возмутительные инсинуации поцелуем.

Обед получается чуть подгоревшим.

Но все чувство неловкости от картошки с привкусом угля перекрывает чувство удивления, когда Антон вдруг просит у него прощения. Подходит после обеда, нелепо топчется на месте, отводит глаза, но уже через секунду возвращает взгляд, смотрит прямо, в глаза мишины заглядывая, говорит: «Извини, я не должен был все это дерьмо тебе говорить» и через паузу «И спасибо» Миша кивает и неумолимо расплывается в улыбке. Ну вот, он же был прав: ни черта он на Антона не запал, просто он и правда хороший человек.

[Гость]

продолжение второй части из трех

Вот только димины слова то и дело приходят на ум. Когда он натыкается на Арбузова в душевой. Тот стоит у одной из выстроившихся в длинный ряд раковин и бреет голову машинкой. Миша смотрит удивленно, как кудри падают в раковину, и почему-то испытывает легкое сожаление. Антон же скалится в отражении зеркала, невозможно нелепый с наполовину обритой головой, но дико довольный, говорит, взмахивая машинкой «У Трубецкого попросил» и «Давно хотел это сделать», гладит рукой затылок, выдыхает «Круть», и Бестужеву тут же хочется это движение повторить. Почувствовать ладонью этот едва заметный ежик волос. Он встряхивает головой, удивляясь этому желанию и старательно игнорирует димин голос. Ведь и на тренировки Антона с Ипполитом он заглядывает исключительно для того, чтобы напомнить о швах и сказать, что, если что, в третий раз Арбузов будет накладывать их сам. А то, что он забыв об этом напоминании зависает, глядя на то, как тот двигается, как солнечный свет играет на его блестящей от пота коже, ну так это и правда очень красиво. А Миша вполне может оценить красоту без всякого сексуального и сердечного подтекста. Ну честно. А вот что ему и правда не дает покоя, так это то, что Антон, похоже, опасается людей больше, чем зомби. Это сквозит в его словах Ипполиту, в их вечерней болтовне в общем зале, а еще это отлично объясняет всего его настороженные взгляды и желание покинуть убежище. Бестужев гадает, что такого случилось с ним, но Антон не особо рассказывает о себе и на все вопросы Мишеля и Кондратия выдает минимум информации, чаще отделываясь шуточками. В его жизни явно что-то случилось — ну помимо всеобщего пиздеца с зомбаками — и вряд ли Миша когда-нибудь узнает, что именно.



А ещё Арбузову снятся кошмары. Миша замечает это в одну из первых ночей, когда возвращается в их с Димой спальню из душевой, и слышит через приоткрытую дверь недовольный голос Антона. Слов не разобрать, да и второго говорящего не слышно, поэтому чувство беспокойства заставляет остановиться и постучать в косяк. Неразборчивый шепот не прерывается, Миша все-таки открывает дверь и видит, как парень беспокойно мечется по постели.

— Антон, все в порядке? — спрашивает Бестужев и делает шаг внутрь. — Антон!

Арбузов вздрагивает и резко садится. Смотрит на Мишу, осоловело хлопая ресницами.

— Что? — спрашивает хрипло и каким-то безотчетным движением тянет горловину футболки вниз, будто задыхается. Миша замечает, что футболка мокрая от пота, и что глаза у Антона слегка безумные, будто он не понимает, ни где находится, ни что тут делает. Бестужеву вдруг становится неловко и он кашляет, прочищая горло.

— Тебе кошмар снился, — говорит. — Ты так метался, я боялся, что шов опять разойдется.

Антон проводит ладонью по лицу и выдыхает «Спасибо», на мишино «Все в порядке?», конечно же говорит «Все в порядке» и выжидающе упирается в него взглядом. Миша неловко кивает, желает спокойной ночи и выходит, прикрыв дверь. Вот только теперь каждую ночь прислушивается, все ли за этой дверью спокойно. Иногда Антон спит совершенно тихо, но чаще всего Миша снова слышит тот лихорадочный шепот и всхлипы. Днем он спрашивает парня, может ли чем-то помочь, говорит, что для хорошего сна у него есть успокоительные, вот только Арбузов лишь ухмыляется и заявляет, что он в порядке. Конечно же, черт возьми, в полном порядке. И Мише бы успокоиться и перестать так переживать, вот только на седьмую ночь всхлипы Арбузова слышны даже через стену. И Бестужев ничего не может с собой поделать, он выбирается из постели и заглядывает в его комнату. Опять зовет Антона по имени, вот только тот не просыпается. Перекидывает голову по подушке, скидывает одеяло и обратно его на себя тянет, и скулит, так невыносимо скулит, что Миша решительно подходит к постели и, присев, встряхивает его за плечо. Арбузов продолжает просить кого-то не делать что-то, просит не уходить, и Мише приходится встряхнуть его еще несколько раз и довольно сильно, прежде чем он просыпается. Распахивает глаза, слепо смотрит на Бестужева, а тому не по себе от ужаса, плещущегося в огромных зрачках, от того, как Антон впивается пальцами в его руку, и, кажется, все еще находится в своем кошмаре. Поэтому Миша склоняется ниже и шепчет успокаивающе, что все хорошо, что это всего лишь плохой сон, и он в безопасности, все хорошо, Антон, слышишь, все хорошо. Он продолжает шептать всю эту успокоительную чепуху и видит, как потихоньку страх исчезает из глаз, а хватка пальцев ослабевает. Вот только когда Миша пытается подняться, пальцы опять впиваются в предплечье, не отпуская.

— Не уходи, — еле слышно выдыхает Антон.

— Что? — Миша ушам своим не верит, но пальцы держат крепко и в глазах такая мольба, что становится ясно — ему не померещилось. Антон просьбу свою не повторяет, но чуть сдвигается на матрасе, когда Бестужев кивает. Ему ничего не остаётся, как, нырнув под одеяло, вытянуться рядом. Антон отпускает его руку и, развернувшись, прижимается к нему спиной. Это не выглядит, как очередное приглашение, но его тело по-прежнему напряжено, и Миша обнимает его, ожидая что Антон вот-вот взбрыкнет, но тот лишь выдыхает длинно и расслабляется. Миша улыбается — он все сделал правильно — и, слушая успокаивающееся дыхание Арбузова, засыпает.

Просыпается Миша от того, что кто-то пихает его в плечо. Он удивлённо моргает, пялясь на бритую макушку, и чувствуя, как тянет онемевшую руку. Арбузов пристроился на его плече и сладко посапывает во сне, раскрасневшийся и такой безмятежный, будто это не он каждую ночь проваливается в кошмар. Миша улыбается, но тут его снова кто-то толкает и шепчет:

— Мих, подъем!

Бестужев разворачивается и встречается глазами с Щепиным. Они искрятся от еле сдерживаемого смеха, и губы подрагивают от него же, когда Дима тянет:

— Вы такие милые, смотрел бы на вас и смотрел, — Миша закатывает глаза, а Дима все-таки хрюкает от смеха, но добавляет уже серьезно: — Но там Оболенский с Пановым вернулись. Ты нужен.

[Гость]

Гость, спасибо) Надеюсь, не разочарую))

[Ни-Аптерос]

Интересно, цепляет прежде всего характерами - классный Дима, заботливый и притягивающий своим спокойствием Миша, мне кажется, ему очень подходит заведовать медпукнтом, Мишель с антикварной роскошью и шампанским - и отношениями, пронизывающими коммуну, в первую очередь, конечно, отношениями Миши и Димы. И как Антон влетает во всё это, такая капля ртути, неизвестная переменная. В общем, химия между ними тремя на месте))
Больше ощущение завязки, много деталей, которые просят дальнейшего пояснения, поэтому очень нужно следующую часть)

[Гость]

Ни-Аптерос, спасибо за отзыв. Очень приятно, что персонажи нравятся. Не уверена, что у меня получилось все разъяснить, но надеюсь, что хотя бы с чувствами и эмоциями все сложилось))

[Гость]

4960 слов. Последняя часть и наконец-то рейтинг))

Дима приводит Бестужева сразу в медпункт. В комнате толпится вся их честная компания, гудит встревоженно, и у Миши сердце успокаивается только когда он видит улыбку Панова, который сидит на столе, и возвышающегося над ним Юшневского. Улыбка у Кольки кривая и сам он жуткой бледный, да и Юшневский выглядит крайне уставшим, но оба живы и здоровы. Ну относительно здоровы. Бестужев замечает вытянутую на стол ногу Панова: намотанные тряпки, доски торчащие из-под них.

— Перелом?

Юшневский кивает:

— Позавчера. Перебирались через завал, подвернул ногу в лодыжке, — коротко рапортует Леша.

Бестужев кивает и осторожно начинает разматывать тряпки, Панов стонет, и Миша просит Полю приготовить укол новокаина, хмурится, потому что на нижних тряпках засохшая кровь.

— Черт, открытый.

Юшневский придвигается, голос звучит обеспокоенно, когда объясняет:

— Крови было немного, хватило повязки, чтобы остановить.

— Но может быть заражение, — Бестужев убирает последние импровизированные бинты, доски, ошмётки, заскорузлых от крови штанов, Коля стонет. — Потерпи, — выдыхает Миша и громче: — Поль, — и снова тише, обращаясь к Юшневскому — Чем-то обрабатывал?

— Да, перекисью, которая в походной аптечке была.

— Это хорошо, — он забирает у Муравьева шприц. — Еще укол от столбняка нужно поставить, — говорит ему, Поля кивает, а Миша наконец обращает внимание на собравшуюся компанию. Окружили его, сверлят взглядами, напряжённые, ждущие вердикта, вот только взгляды эти Мише совершенно ни к чему.

— Ребят, я все скажу, как осмотрю, — говорит он обращаясь ко всем, но глядя на Апостола, и тот кивает, дёргает головой в сторону выхода, и все нехотя выходят. Остаются только Ипполит и Лешка, и Пестель топчется на пороге, явно не желая выпускать Юшневского из вида. Миша ставит укол, еще один и наконец осматривает рану на месте перелома. Повреждена кожа, но воспаления нет, и Миша выдыхает облегченно.

— Коль, сейчас будет больно, — предупреждает и осторожно ощупывает лодыжку. Когда нет рентгена приходится полагаться только на свои руки, и Мише, в принципе, не привыкать к походным условиям, но он все равно выдыхает облегченно во второй раз, когда понимает, что нет ни сколов, ни смещений. Сухожилия целы, и в принципе Панов — везунчик и отделался малой кровью. Буквально.

— Молодец, Леш, — говорит Юшневскому — Все правильно сделал.

И Лешка улыбается, проводит ладонью по лицу.

— Сейчас наложу новую повязку и новую шину. Хорошо бы, конечно, гипс, но у нас для него ничего нет, так что придется опять походить с деревяшками.

Панов усмехается.
— Нормально, — тянет. — Я уже с ними сроднился.

Рядом усмехается Юшневский, а от двери подает голос Пестель:
— Или можем сгонять в больницу за всем необходимым.

Миша смотрит на него, раздумывая над предложением, а Ипполит поддерживает:

— Сгонять в больницу нам бы не помешало. Новокаин был последний и антибиотики на исходе.

Четыре пары глаз смотрят на Мишу выжидающе, и он кивает.



— Ближайшие больницы мы уже подчистили, так что нужно идти вот в эту, — Миша тычет пальцем в карту, расстеленную на столе в общем зале, — И эту.

— Со всеми предосторожностями чуть меньше суток на дорогу туда и обратно, — прикидывает Апостол, хмурится. — Нужно отправить две группы.

— Мы с Кондратием можем, — вызывается Трубецкой, и Рылеев согласно кивает. Это такая редкость — Кондраша соглашающийся с Трубецким — что Бестужев какое-то время смотрит на этих двоих и улыбается. Вот только улыбка тут же исчезает с его лица, когда до второй больницы вызывается идти Щепин-Ростовский.

— Ты не можешь пойти один, — говорит ему Миша. — А я не могу оставить Кольку.

— Ну, а кто ещё есть? У Сереги вахта у передатчика, Юшневского опять вытаскивать наружу — свинство, а Пестель без него никуда…

— Я могу пойти, — вдруг подает голос Арбузов, который до этого просто подпирал спиной книжный стеллаж, теперь же подходит к столу, смотрит на Диму, на Апостола, останавливается взглядом на Мише: — Я в полном порядке, ты сам вчера при осмотре сказал, так что вполне могу помочь, — он улыбается. — И отблагодарить за помощь вас.

Бестужеву так странно слышать от него подобное. Бестужев по инерции хочет возразить, но Щепин неожиданно соглашается. Теперь Миша удивляется другу, смотрит на него в легком шоке и растерянно думает, что и правда ведь, причин для возражений никаких. Ну раз, даже то, что Димка Арбузову не доверяет, тоже уже не причина.


— Ты вдруг стал ему доверять? — спрашивает Миша Диму, когда на выходе отдает список «покупок». Они четверо в полной боевой готовности топчутся у забаррикадированных дверей, и Миша объясняет, что нужно взять, где, и как это выглядит, и для верности вручает списки вначале Рылееву, потом Щепину.

— Нет, — отвечает Дима, ухмыляясь. — Ни на грамм, но он хорошо подготовлен, так что лишним не будет. И вряд ли он вызвался пойти со мной, чтобы прикончить или по-тихому съебать, потому что и то и другое он может сделать и так.

Бестужев фыркает от смеха и качает головой, обхватывает ладонью Димин затылок и целует его. Беспокойство тянет сердце, и поцелуй выходит отчаянным. Миша буквально заставляет себя опустить руку и отпустить Щепина. Тот же по-прежнему ухмыляется и выдыхает: «Мы туда и обратно. Не подбери ещё кого-нибудь». Миша возмущенно на него смотрит, а затем ловит взгляд Антона, взмахивает нелепо открытой ладонью, Антон взмахивает рукой в ответ и первым ныряет в узкий лаз между книжными стеллажами, подпирающими дверь. Миша смотрит, как Димка исчезает вслед за ним, а следом и Трубецкой с Рылеевым.

— Не беспокойся, они вернутся, — говорит, стоящий рядом Поля, и Миша даже улыбается ему в ответ, хотя улыбаться совсем не хочется.



Вот только легко сказать «не беспокойся». Впервые за все время, что они здесь, Дима уходит наружу без него, и Мише совершенно нездорово кажется, что у него отобрали очень важную часть тела. На время, конечно, но это не уменьшает беспокойства, даже когда Миша проверяет Панова, когда устраивает Поле очередную медицинскую лекцию или помогает Мишелю накрывать на стол. А когда Юшневский рассказывает, почему они задержались, беспокойство только усиливается.

— Мы наткнулись на огромную толпу зомби, — говорит. — То есть просто на гигантскую. Их там были сотни. Ни разу не видел столько мертвяков в одном месте, так что нам пришлось делать большой круг, чтобы их обойти. А потом, когда Колька, сломал ногу, я еще день убил на поиски машины.

— Где была эта толпа?
— Мертвяки же не собираются в такие толпы, разве нет?

Вопросы Бестужева и Бестужева-Рюмина звучат одновременно.

— В районе Северного кладбища, ребята не туда ушли, — успокаивает Юшневский Мишу, а на вопрос Мишеля качает головой. — Раньше не собирались, а теперь, видимо, да. Причем мне кажется, что эта толпа увеличивается и передвигается, потому что, хоть мы и шли быстрее, но обходили ее достаточно долго.

— Блять, — выдыхает Пестель, а Апостол задумчиво тянет:
— А значит эта толпа вполне может добраться и до нас.

Юшневский кивает.

— Ну мы все равно не планировали здесь оставаться, так что лишний повод ускорить наш отъезд, — Мишель, как всегда, фонтанирует оптимизмом, Пестель же наоборот, хмыкает скептически.

— И куда? Мы до сих пор не решили, где лучше обосноваться.

— С этим кое-что прояснилось, — говорит Сергей. — Связь с выжившими, которых я обнаружил, наконец-то наладилась, и я знаю, где их лагерь. В одном из национальных парков Карелии. Людей там больше полусотни, укрепленный лагерь, отличные места для жизни. Предлагаю к ним присоединиться.


Миша слушает, как парни обсуждают эту идею, но сам в обсуждении не участвует, потому что беспокойство по-прежнему зудит на подкорке и сжимает сердце. Ночью от него совсем не спится, и Миша ходит между книжными стеллажами, выбирая, что бы почитать, но ничего не идёт в руки, и он возвращается в комнату, но засыпает только под самое утро. Ему снится толпа зомби, по-армейски ровным строем надвигающаяся на него. Утро получается так себе, и Миша уговаривает себя не быть такой курицей-наседкой, Щепин в конце концов практически машина для уничтожения зомби, и с ним ничего не случится, Мише почти удается себя убедить, вот только уже в следующую секунду он клятвенно обещает себе больше никогда никуда одного его от себя не отпускать. «Не одного» — шепчет голос в голове, но от этого становится только хуже. После обеда возвращаются Трубецкой с Рылеевым. Миша разгружает их рюкзаки, записывая количество лекарств, шприцов и бинтов в специальную тетрадь и уже планирует развести гипс, как в медпункт заваливается Щепин. Целый и невредимый. Миша смеется облегченно и сграбастывает его в объятия, не давая снять рюкзака, вжимает в себя, утыкаясь носом в макушку, вдыхая родной запах и запах дождя. Дима мокрый, но это не повод не прижать его к себе покрепче, но уже в следующую секунду Миша отстраняется и спрашивает: «Где Антон?». Он видит его тут же в проёме, уставшего и улыбающегося, и чувствует, как облегчение накатывает волной, заставляя слабеть ноги и цепляться за Диму. Щепин же смеётся в поцелуй и говорит: «Надо почаще тебя тут оставлять». «Не вздумай» — бурчит Миша и снова его целует, он просто не может перестать его целовать. Антон на пороге бряцает содержимым рюкзака, и Бестужев приходит в себя. «Что там принесли?» — интересуется, и парни демонстрируют весь улов. Почти весь список необходимого и даже к удивлению Миши - ортез. Современная замена гипсу, которая Панову определенно понравится. Мише хочется, чтобы Щепин все время был рядом, хочется постоянно до него дотрагиваться, чтобы убедиться, что вот он здесь, с ним ничего не случилось, но он лишь встряхивает головой, удивляясь собственной реакции, улыбается и командует «Идите, относитесь», а сам идёт к Николя. Тот и правда очень впечатляется конструкцией, которую Миша надевает ему на ногу. «Мягенько» тянет довольно, когда Бестужев защелкивает застежки, и «Чувствую себя Железным Человеком», Коля ржет и выглядит вполне довольным жизнью.

[Гость]

Последняя часть два

Что касается Миши, то он своей жизнью однозначно доволен, когда обнаруживает в спальне не спящего Щепина, а Щепина болтающего с Арбузовым. Миша замирает в дверях, наблюдая за тем, как они активно обсуждают преимущества холодного оружия перед огнестрельным в борьбе с зомби, и не может перестать улыбаться. А позже не может не подколоть Щепина.

— Вижу, ты завел себе нового друга, - спрашивает, когда Антон, наконец уходит к себе, а он вытягивается на матрасе рядом с Димой.

Щепин, хохотнув, забирается на него.

— Шинкование мертвяков сближает похлеще любой попойки, - говорит, и Миша не успевает расспросить про подробности, потому что Дима его целует.


И вечером, честно говоря, Мише не хочется спускаться ни на какой ужин, хочется сделать вид, что не происходит ничего важного, а значит можно проваляться до утра в обнимку с Щепиным. Вот только важное все-таки происходит: им всем нужно принять решение, перебираться ли из этого убежища в другое и устраивает ли в роли этого другого тот лагерь, про который рассказал Апостол. Он как раз вводит в курс Трубецкого и Рылеева, когда в столовой появляется Панов. Он возникает между стеллажами, чуть опираясь на Ипполита и постукивая по полу своей новой обувкой, и все тут же кидаются его обнимать, будто не навещали его, лежащего, все эти дни. Мишель, конечно же, предлагает отметить их воссоединение, и все это активно поддерживают. И дальнейшее обсуждение планов проходит в очень приятной обстановке не смотря на то, что Трубецкой с Пестелем спорят суть ли ни по каждому пункту. Но то ли коньяк делает свое дело, то ли присутствие Юшневского, но Паша удивительно быстро со всем соглашается. И в конце концов становится ясно, что в лагерь в лесах Карелии они едут, но только когда заживает нога Панова. Пока же собирают все необходимое для путешествия и того, чтоб устроиться на новом месте. А главное находят транспорт. За все это они и поднимают седьмой или восьмой — Бестужев сбился со счета — тост. Мишель с ними сегодня разошелся, поэтому, когда они все перебрались в комнату, которую Рюмин называет "салоном", а все остальные просто "гостиной", Бестужев просто бросает считать. Они с Димой устраиваются на старом потрепанном диване перед огнем, разведенном в металлической бочке. А Антон вначале очень жарко обсуждает что-то с Рылеевым, но потом перебирается к ним, падает на рядом стоящее кресло, протягивает кружку, чтоб чокнуться, улыбается, и Миша спрашивает:

— Поедешь с нами?

Антон заглядывает в кружку, качает головой.

— У меня другой путь, - говорит, и Мише хочется спросить, что это, черт возьми, значит? Почему их пути не могут совпадать? Но Щепин сжимает предостерегающе Мишино плечо, и он хмыкнув говорит:

— Ну останься хотя бы, пока машину себе не найдешь. С машиной надежней.

Антон кивает и явно хочет что-то сказать, но Мишель вдруг громко требует гитару и песен, его поддерживает Пестель и Юшневский, и Панов с Ипполитом, и вечер окончательно перестает быть томным.

Но через пару часов все по-тихому начинают разбредаться по комнатам. Миша думает, что им тоже нужно отправляться в свою спальню, но ему так хорошо, сидеть тут, вытянув ноги, и упираясь затылком в Димину грудь. Смотреть на огонь, смотреть на Антона. Тот сидит, сжимая в руке кружку, и думает о чем-то своем. Огонь подсвечивает его профиль, закладывает тени под скулами, делая их острее, хрупче. Мише вдруг хочется провести пальцами по их краю. Он встряхивает головой.

— Ну все, пошли, — говорит Диме, трётся затылком о его живот и садится — Пойдешь? — спрашивает Антона.

Тот будто выныривает из своего мира в этот, смотрит на Мишу растерянно, наконец понимает, о чем он, и мотает головой, совсем сонный, с осоловевшим от алкоголя взглядом.

— Нет, — говорит. — Я ещё тут посижу.

Он явно засыпает, но не хочет ложиться спать, и кажется, Миша догадывается почему.

— Точно не хочешь принять снотворное? Чтобы кошмары не снились.

Антон хмурится.

— Неа, — говорит, а у Миши вдруг вырывается:

— Что тебе снится?

Антон смотрит на него долго, не отводя глаза, но не факт, что видя, и Миша на самом деле не ждёт ответа, наоборот ругает себя за такой бестактный вопрос, но Антон моргает медленно, переводит взгляд на огонь и вдруг говорит:

— Мне снится мой брат.

Дима за Мишиной спиной тоже выпрямляется и смотрит на Арбузова. Миша сам смотрит на него, не веря, что тот ответил, и главное что продолжает говорить

— Родители наши умерли пару лет назад, и хоть мы не были с ним особо близки, но мы единственные кто друг у друга был, понимаете?

Сердце Миши сжимается. Потерять единственного родного человека — это страшно. Миша не знает, где сейчас его братья и сестры, и в самые худшие моменты думает, что их вполне уже может не быть в живых, они могут погибнуть в лапах мертвяков и тысячью другими способами, вот только чаще всего Миша верит, что еще встретится с ними, у Миши есть надежда, а у Антона, судя по всему, уже нет. Вот только Арбузов не выглядит несчастным, скорее задумчивым, когда продолжает:

— Поэтому когда весь этот пиздец начался, мы решили держаться вместе, вместе выбраться из города. Вот только его обещания хватило до первой же серьезной заварушки, — Арбузов усмехается зло и горько, а Миша замирает, уже догадываясь, что услышит дальше, но надеясь, что все-таки нет, что история не настолько ужасна. — Он бросил меня на растерзание толпе зомби. Просто захлопнул дверь прямо передо мной, оставив меня как приманку, как драгоценные минуты, которые дадут ему сбежать. Я до последнего не верил, что он и правда так поступит, кричал, ломился в дверь. Но нет, мой братец и правда это сделал.

«Уебок» — выдыхает рядом Щепин, а Антон снова усмехается.

— Мне удалось сбежать, — продолжает все так же ровно. — Это было какое-то торговое помещение с системой балок под потолком, и когда по стеллажам мне удалось до них добраться, я съебал. А мой брат, — Арбузов улыбается широко, даже не улыбается, скалится безумно и страшно, а голос звучит весело. — А мой брат — нет. Я наблюдал сверху, как зомби добираются до него, — он смотрит в глаза Мише совершенно больными глазами и добавляет: — Я мог бы ему помочь, но не стал. Я просто наблюдал, как зомбаки поглотили его как блядская саранча.

Тишина, повисшая после этих слов, звенит от напряжения. Миша смотрит поглощённый злостью, болью и каким-то неестественным весельем, которые проступают на лице Антона. Миша глаз отвести от этого не может, Щепин же рядом матерится.

— Правильно сделал, — припечатывает. — Я бы сам его за такое прикончил голыми руками.

Антон улыбается, на этот раз нормально, Бестужев моргает и отводит глаза.

— Да? — переспрашивает и снова задумчиво смотрит на огонь. — Может и правильно. Только кошмары мне теперь снятся почти каждую ночь. В них Егор смеётся, оставляя меня толпе мертвяков, или кричит, когда я оставляю его мертвякам, — он переводит взгляд на Щепина. — И то и другое — кошмар.

Бестужев выдыхает и проводит ладонями по лицу. Вся эта история не укладывается в голове, будто они снова вернулись во времена службы, где истории о смерти не были такой уж редкостью, где они становились чем-то привычным, все равно оставаясь страшными. Миша не думал, что снова вернется в те времена, но вот, он сидит, слушает чужую историю и снова понимает, что помочь никак нельзя.

— Зря отказываешься от снотворного, — говорит он в конце концов. — Хоть выспишься нормально.

Антон упрямо качает головой.

— Хочу быть в трезвом уме, если что-то случится ночью.

— Тогда приходи к нам, — говорит Дима.

Антон, уставившись на Щепина, удивлённо вскидывает брови, Миша, мягко говоря, тоже ошарашен, и если бы не офигевшее лицо Арбузова, точно бы подумал, что ему померещилось, но нет, Димка улыбается и продолжает:

— Я видел, как ты сладко похрапывал, когда Миха у тебя остался. Кошмарами там и не пахло.

Антон вдруг вспыхивает, улыбается криво, стреляет глазами в Бестужева, и Миша, сам себя удивляет, когда говорит:

— Правда, если от нашего присутствия тебе будет спокойней, приходи.

Антон, все так же криво улыбаясь, согласно дергает головой и ржет, когда Дима добавляет:

— У нас охуенный матрас, кстати. Потащили из магазина самый дорогой.

[Гость]

Последняя часть три

И он приходит. В эту же ночь. Миша просыпается от того, что Щепин вжимается в него спиной, освобождая место для Антона. Миша наблюдает, как он ложится, закутываясь в принесенные с собой одеяло, и тоже устраивается на боку. Места для троих вполне достаточно, и Бестужев, обнимая Диму, смотрит, как Арбузов возится и вздыхает, а потом, кажется, засыпает. Миша какое-то время слушает его дыхание и дыхание почти сразу же отрубившегося Щепина, и сам погружается в сон. Утром Антона рядом не оказывается, но, когда они сталкиваются с ним в душевой, он улыбается и говорит «спасибо». Дима улыбается в ответ и хлопает его по плечу, Миша просто дёргает головой, мол, не за что, и сдерживается, чтоб не спросить, а что он будет делать, когда уйдет от них. Миша почему-то все никак не может перестать об этом моменте думать. Их дни до краев наполнены делами: он наблюдает за Пановым, участвует в вылазках наружу за тем, чего нет, упаковывает то, что есть. Они все, разделив город по секторам, прочесывают районы один за одним, забираясь дальше обычного в поисках бензина, машин, оружия и продуктов, сталкиваются с зомбаками, пару раз полюбовно расходятся с такими же выживающими, как и они. Миша с Димой и Антоном втроём добираются ещё до одной больницы и выгребают все, что могут унести. Одна из скорых на ходу, и они подъезжают к убежищу хоть и не с мигалками, но все равно с шиком. Их автопарк наконец укомплектовывается нужным для поездки числом автомобилей, и остаётся лишь найти средство передвижения для Арбузова. Так дни проходят за днями, в поисках, сборах, планированием над картой и болтовней за ужином, в которой Антон участвует уже вовсю. А по ночам он приходит к Мише и Диме. Не сразу, когда они ложатся, а через несколько часов, когда просыпается от кошмара, а Миша с Димой наоборот только засыпают. Бестужев гонит мысли о том, как он быстро к этому привыкает, как ему отчего-то спокойно, когда он видит, как Арбузов устраивается спиной к Диме, так доверительно и уже без малейшего смущения. Миша улыбается, когда одним утром обнаруживает, что Антон все ещё спит под Диминым боком, улыбается, когда они с Щепиным переругиваются, собираясь в очередную вылазку, и даже устраивают шутливую потасовку, улыбается, когда вечером Апостол берет в руки гитару, а Антон начинает ему подпевать. И это так странно, что вокруг творится дурдом, что они планируют покинуть относительно безопасное место ради неизвестности, а Бестужеву так спокойно и хорошо.

Поэтому, когда Арбузов в один прекрасный день с победным криком заводит огромный джип, притаившийся в одной из подворотен, Мише очень трудно изобразить, что он этому рад.

— Бля, зачем тебе такому мелкому, такая огромная тачка? — интересуется Щепин, смеясь над до невозможности довольным лицом Арбузова.

Тот вместо ответа показывает средний палец и говорит: «Запрыгивайте». Смотрится в этом слоне и правда совсем маленьким, но очень уверенным. И Миша вспоминает все его чёртово хладнокровие, с каким крошил зомби, все его бесстрашие, с каким забирался в самые подозрительные подвалы. Миша говорит себе, что Арбузов не пропадет, не из того теста сделан, но вечером, после ужина все равно не может удержаться, чтоб не спросить:

— Точно не останешься?

Антон, упаковывающий рюкзак, замирает, смотрит Бестужеву в глаза.

— Нет, — говорит. Просто нет, и Миша отчего-то злится и волнуется, заводится, и голос громче необходимого, когда пытается Антона уговорить.

— В компании людей больше шансов выжить, чем одному. Ты же знаешь, что можешь нам доверять.

Антон кивает.

— Я вам могу, — и по тому как он выделяет «я» и «вам», по тому, как не заканчивает фразу, Миша вдруг догадывается. «И то, и другое — кошмар»

— Он бросил тебя на смерть, то, что ты не помог ему, не делает тебя монстром.

Антон усмехается.

— Ты уверен?

Миша раздражённо дёргает плечом.

— Наказывать себя за это ты точно не должен.

Но Антон лишь качает головой и возвращается к рюкзаку. На Мишу вдруг наваливается такая тоска и усталость, что все желание уговорить во что бы то ни стало испаряется. Он лишь выдыхает длинно и просит: «Не уходи завтра, не попрощавшись». Антон кивает.



В их комнате Дима обнимает его. Прижимает к себе, ерошит волосы и говорит:

— Он, блять, Рембо, ты же видел, он не пропадет.

— Не пропадет, — повторяет Миша и обхватывает Щепина, вжимается в него, что есть силы, утыкаясь в изгиб шеи и сжимая веки до белых пятен, до исчезновения этой чертовой картинки в голове, на которой Антон один на один против огромной толпы разлагающихся туш.

— Но дело не в этом же, да? — Дима все угомониться не может, и Бестужев раздражённо стонет. Не надо, Господи, замолчи. Миша сам не знает, в чем дело, почему так хреново, почему так не хочется Арбузова отпускать. Миша ничего не отвечает, он просто поднимает голову и целует Димку.

[Гость]

Последняя часть четыре

А Антон снова приходит к ним ночью. Только в этот раз он приходит раньше. Миша его даже не слышит, просто Щепин, сидящий на нем верхом, вдруг замирает и смотрит на дверь. Миша отслеживает его взгляд и замечает Антона, замершего в дверном проёме. Неловкость шпарит, и Миша садится, Антон же дёргается, будто хочет уйти, но вместо этого делает шаг вперёд и закрывает за собой дверь. Пару долгих секунд, когда Бестужев почему-то не может вздохнуть, глядя на него, он кусает губы и сам смотрит, смотрит на них своими безумными глазами, а затем решительно стягивает футболку. Дима шепотом матерится, а Миша зависает. Он отказывается верить тому, что видит, своим догадкам, своим мыслям, которые вдруг срываются с привязи и устраивают вакханалию в его голове. Миша смотрит и отмечает, как неровно дышит Антон, бледную в сером свете кожу, выпуклые вены по опущенным рукам, как смотрит на них исподлобья, только в этот раз вместо холода в глазах огонь. И надо что-то сказать или сделать, но Бестужев совершенно по-идиотски замирает и даже пошевелиться не может. Дима приходит в себя первый, поднимается и подходит к Арбузову. Тот смотрит на него и нервно облизывает губы, но не отходит, когда Щепин встаёт к нему вплотную, только дышит чаще и послушно голову назад откидывает, когда Дима, скользнув пальцами по щеке, обхватывает его за затылок. Замирает, давая возможность руку стряхнуть, отстраниться, уйти, но Арбузов не двигается, продолжая смотреть на Щепина, и Щепин его целует. Возбуждение простреливает Бестужева насквозь. Он выдыхает и глаз отвести не может от этих двоих. Дима целует Арбузова не спеша и тягуче, не удерживая, лишь придерживая его за затылок, давая волю, и Антон отвечает, цепляется пальцами за его руку, второй ближе за голову притягивает. Антон отвечает, еле слышно постанывая, и Миша думает, что ничего красивее этих стонов не слышал, ничего красивее в жизни не видел. Они одного роста, но такие разные: бугрящиеся мышцы и проступающая решетка ребер, белая кожа и кожа смуглая. Сталкивающиеся рты и языки, вздрагивающий ресницы, шумное дыхание, когда они отрываются друг от друга ненадолго, лишь глотнуть воздуха, и снова впиваются губами в губы. Антон ерошит волосы на затылке Димы, вжимается в него, такой тонкий на его фоне, но такой безумный. Щепин же непривычно ласковый и медленный, и Бестужев думает, что вот здесь и сейчас можно и сдохнуть, потому что красивее ничего он больше в жизни не увидит, лучше этого с ним ничего уже не случится. Но парни отрываются друг от друга и смотрят на него: карие глаза и голубые, и в тех и других ожидание, а Щепин ещё и ухмыляется так, как может только он, и вскидывает брови, мол, чего ждёшь, ну. И Миша поднимается и подходит к ним, смотрит в глаза Арбузова, которые даже в этом мраке, кажется, светятся, и делает то, что, оказывается, хотел сделать все эти дни: оглаживает пальцами его нос, скулы, линию челюсти, замирает большим пальцем на покрасневших влажных губах. Антон выдыхает рвано и касается пальца кончиком языка, а затем вдруг улыбается шало и, приподнявшись на носках и притянув его голову к себе, целует. Теперь, кажется, стонет Миша. От поцелуя наслаждение током, и голова кругом, и Миша по-прежнему не верит, не верит, что это происходит на самом деле. Вот только ощущения такие яркие: мягкие губы и настойчивый язык, пальцы, цепляющиеся за волосы на затылке, и гладкая кожа под ладонями. Какое-то время Бестужев просто тонет в этих ощущениях с головой, просто поддаётся этому напору, но вскоре уже сам обхватывает затылок ладонью, оглаживает его такой колкий и перехватывает инициативу: толкается языком в рот, проходится по кромке зубов. Миша ничего не может с собой поделать, и поцелуи выходят жадными, собственническим, мокрыми. Антону, кажется, это нравится, потому что он приподнимается выше и надрывно стонет в Мишин рот.

«Блять» — выдыхает рядом Дима, и Бестужев с ним полностью соглашается. Блять, блять, блять, блять. Он чувствует, как Щепин целует его в плечо, на мгновение больно прикусывая зубами, как его ладонь ложится поверх Мишиной ладони на затылке Антона. Дима вжимается животом в бедро Бестужева, дышит, обжигая кожу и смотрит на них. Миша знает, что смотрит, Миша чувствует, Миша от этого совсем едет крышей. Когда он отрывается от Арбузова, то встречается с Димой взглядом. Он уже расположился за спиной Антона, прижимается к нему грудью и к себе его рукой прижимает, легко прикусывает ухо, и Антон с равным выдохом откидывает голову. Дима целует Арбузова в шею, а тот вдруг тянет его за волосы на затылке. Смотрит на него, на Мишу, алеет щеками.

— У меня это впервые, — выдыхает и облизывает губы. — Я ещё никогда…

Он не заканчивает, а Дима улыбается.

— Не трахался с двумя? — предполагает, а Антон кивает, но тут же отрицательно дергает головой, впивается пальцами в Димины руки, смотрит на Бестужева. И Мишу осеняет.

— Не занимался сексом с мужчиной, — то ли спрашивает, то ли утверждает, и в этот раз кивок положительный. Антон сглатывает, а Миша снова забывает как дышать. Это чертово признанием обжигает паром легкие и бьет под дых. Дима снова выдыхает «блять» и встречается взглядом с Мишей, и явно чувствует то же, что и он: ошеломляющую нежность из-за того, что Антон им доверился, и безумное, невыносимое желание. И Дима опять тянет «блять» и снова, но уже глуше, вжимаясь лицом в изгиб Антоновой шеи, Антон же вдруг смеется нервно и спрашивает по-идиотски:

— Это же не проблема?

Теперь смеется Дима, все так же не отнимая лица от горячей кожи, а Бестужева хватает только на фырканье и короткое «Дурак». Он снова целует Антона, шепчет: «Мы осторожно» и улыбается, чувствуя губами улыбку Арбузова. И дальше губами по этой улыбке, по скулам и линии челюсти. Они сталкиваются с Димой головами где-то в районе ключиц, Антон опять стонет, и Миша подняв глаза видит, как тот выворачивает голову, чтобы потянуть зубами Щепина за ухо, и это совершенно невыносимо. Невыносимо то, как он остро на все реагирует, распластанный между ними, какой он гладкий и вкусный, и Миша вылизывает ямку между ключицами и спускается губами по груди, прикусывает сосок, и очередной низкий стон Антона прокатывается током по позвоночнику. Антон подается навстречу, выгибается, подставляясь под Мишины губы: ребра, твердый живот, тонкая дорожка волос, уходящая за край штанов, и вставший член. Бестужев трется носом о живот, приоткрытым ртом прижимается сквозь ткань к члену, и стон Антона выходит громким и беспомощным. Он толкается навстречу, и Миша чуть отстраняется, смотрит наверх и в какой уже раз за сегодняшний вечер думает: «Как же красиво». Димина ладонь, оглаживающая грудь Антона, вторая ладонь, обхватывающая его горло, их поцелуй, рваный из-за неудобной позы, но такой горячий. Миша любуется ими, как загипнотизированный, не может отвести от них глаз, пока они не отрываются друг от друга и не смотрят на него сверху вниз. Дима вздергивает бровь и улыбается, Миша улыбается в ответ и тянет штаны с бельем вниз. Целует в живот, бедра, снова смотрит на Антона. У того рот приоткрыт и грудная клетка ходуном, покрасневшие следы на коже и пылающие щеки. Он впивается в Мишу глазищами своими невозможными и тонко стонет, когда тот обхватывает член губами. Начинает Бестужев легко и не спеша, прислушиваясь к реакции Арбузова, пытаясь понять, как ему больше нравится: языком по головке, кружа и вылизывая, или впуская глубже, до самого горла. Миша лижет длинно по стволу, проходится по яйцам и снова вбирает член почти до основания. Миша крышей едет от стонов Антона, от его реакции, поэтому, когда он вскрикивает, поддает бедрами и кончает, Миша сглатывает все до последней капли. Затем отстраняется, не убирая рук с бедер, целует во вздрагивающий живот и чувствует, как чья-то рука тянет его за волосы наверх. Бестужев поднимается с колен, зависая над раскрасневшимся довольным Антоном, но Дима настойчиво его к себе притягивает и целует, жадно вылизывает весь вкус Арбузова, мычит довольно, затем целует и его, а рукой Мишин член обхватывает. Бестужев кончает быстро и сквозь накатывающий оргазм чувствует, как Антон, все еще распластанный между ними, прижимается губами к его шее.

А когда все заканчивается, он засыпает между ними. Прижимаясь спиной к Мишиной груди и закинув руку и ногу на Щепина. Миша обхватывает его рукой, прижимая к себе, встречается глазами с сонным, но довольным Димой и сам, закрывая глаза, довольно улыбается, потому что знает: Антон останется.