Заявка 4.12

[Union of salvation]

Ромпостол, модерн!АУ. Масленица, Николай в фартуке на голое тело печет блины, Серёжа сидит рядом и любуется. Рейтинг, как и исход кулинарного перформанса, на ваше усмотрение.

запись создана: 22.03.2021 в 21:58

Comments

[анонимный декабрист]

1400 слов. Рейтинг вышел пг13 (Т), но поверьте, у них дальше всё было! В твиттер можно.

Будильник пиликал мозгодробящей морзянкой, и Серёжа дёрнулся, выныривая из облака тревожных сновидений, которые всегда омрачали ему отдых перед началом очередной рабочей недели. Грандаксинчику бы, как говорил Паша. Говорил и притворно тяжело вздыхал, но что обычным людям антидепрессанты, Паше Пестелю — плюс одна карточка в его обширный каталог пациентов, а потом процент от клиники, выполнение плана и обязательное посещение кабинета психолога, на которые Серёжа был сейчас решительно не способен.

Он выбрался из одеяла, аккуратно сдвигая с себя длинные тяжёлые руки спящего Коли, и постарался как мог бесшумно пробраться к двери в коридор и ванную. Карикатурно пригнувшись, сделал шаг, второй — скрипнула половица, и оставленная им позади куча одеял зашевелилась, зашуршала под аккомпанемент стонов и причмокиваний по ещё тёплым простыням рука, не найдя его на месте.

— Уже утро? — сквозь дрёму спросил Николай и, пытаясь сморгнуть сон с длинных ресниц, приподнял голову над подушкой.

— Доброе утро.

Серёжа выпрямился во весь рост, как был голышом, за что и был награждён одобрительным взглядом. Отказываясь просыпаться дальше в свой законный выходной, Николай подвинулся ближе к краю кровати, положил голову на Серёжину подушку и залюбовался тылом продолжающего отступать Серёжи, пока его накачанная голая задница не скрылась за поворотом, а в ванной не зашумел душ, оповещая, что в такое прекрасное утро грех было не поваляться ещё чуть-чуть.

В следующий раз встретились уже на кухне.

— Не могу поверить, что ты как-то убедил европейских коллег, что Масленица — это такой национальный русский праздник и тебе обязательно в это время надо разрешать отпуск, — дежурно дивился Серёжа. Уже шесть лет вместе — а он всё равно по привычке каждый раз поднимал эту тему.

Он стоял прямо перед кофемашиной и смотрел на неё как на противника в битве. Но, как и всегда в шесть утра, понять, что этот агрегат от него хочет и как он может добиться от него бодрящей гущи, получалось с трудом. Николай подошёл со спины, такой же сонный и мягкий, навис над плечом, ткнулся носом в макушку, а потом губами куда-то в пахнущую чистотой и немного гелем для душа кожу за ухом, и, протянув через Серёжу руку, щёлкнул на самую большую кнопку по центру автомата.

Противно зажужжала встроенная кофемолка.

— Жалко, что ты оделся, — кивнув на полотенце, опоясывающее Серёжины бёдра, прокомментировал Николай ему в затылок и вернулся к плите.

Масленицу полагалось встречать блинами на завтрак.

Они вообще уважали традиции. В идеальные блинчики по бабушкиному рецепту обязательно входила сметана и немного зелени. Ингредиенты уже ждали его на столе — обязательно комнатной температуры! Это он помнил с детства, так учила его великая бабушка, в этом таилась особая масленичная магия — или обычная школьная физика, смотря под каким углом посмотреть.

Взбив яйца венчиком и подмешав туда соль и сахар, Николай добавил в миску немного молока и перемешал массу до однородности. Перемешивать продукты руками было ещё одной бабкиной затеей, в миксеры она не верила, хотя в её время их делали куда крепче, чем сейчас.

— Это так забавно, я про твою бабушку книжки в школе читал. А теперь вот ты у меня на кухне про неё бормочешь, — послышался голос из-за спины. Николай от удивления обернулся, забыл о мерном стаканчике муки в руках, слегка рассыпав её себе на грудь и испачкав фартук. Правда, что ли, бормотал?

Тяжело приходится внукам великих. Сначала бабушка летит первой женщиной в космос, а потом возлюбленные внуков припоминают им про неё и про учебники, стоя практически раздетыми посреди кухни.

Понимающей улыбкой отвечая на его изумлённый взгляд, Серёжа оторвался наконец от кофемашины и пересёк кухню, метя чётко в стоящую у обеденного стола табуретку, чтобы занять по праву принадлежащее ему зрительское место главного ценителя кулинарных талантов Николая. При ходьбе длинное мокрое полотенце, которое до этого держалось на каком-то хитром узле и честном слове, расхлесталось, сползая с каждым шагом всё ниже и ниже и являя миру в лице Николая круглые коленки, бёдра, кусочек столь желанных ягодиц. Серёжа недовольно перехватил полотенце одной рукой, в другой крепко сжимая чашку с заветным кофе.

— Да брось ты его, — как всегда неловко пошутил Николай, подчинившись порыву и убаюканный таким тихим и домашним ритмом этого раннего утра. — Все свои же.

Он отвернулся, начав потихоньку добавлять наконец муку, просеивая её перед этим через ситечко, чтобы избавиться от комков и насытить тесто кислородом. Звук упавшей на напольную плитку влажной ткани он распознал не сразу, но его мягкое падение разрушило концентрацию и заставило снова обернуться.

Как ни в чём не бывало Серёжа сидел верхом на табурете — совсем без одежды! Пил свой крепкий кофе и над чем-то тихонько смеялся, залипая в твиттере (вредное влияние Бестужева-Рюмина, опять).

Он был очень голый и очень красивый.

Николай почувствовал, как против своей воли краснеет, как зарождается внутри жадное, собственническое, хоть он и принадлежал ему и они принадлежали друг другу, но чувство было по-прежнему острое, будто в первый раз. Он попытался запомнить его сейчас таким — свободным, домашним, уверенным в присутствии чужого человека (да, всё ещё), без защиты своих мундиров и масок — пускай и искренних, и чистосердечных масок очень хорошего и правильного человека, которые он не снимал, кажется, даже во сне. Сейчас Серёжа позволил себе просто расслабиться, оставшись совершенно беззащитным, и по собственной воле делил с Николаем эту кухню и это сизое утро. Вот уже шесть лет.

Жужжание миксера возвестило о том, что тесто было совсем готово (работать руками — это хорошо, но современный агрегат, способный делать 220 оборотов в минуту, — лучше) и можно было приступать к, собственно, блинчикам. За это время они с Серёжей уже успели обменяться несколькими взглядами через плечо, ведя молчаливые и понятные только им разговоры.

— Обычно это просто бывает наоборот, — вслух и совершенно невпопад заметил Николай, будто продолжая их безмолвный разговор. Кто-то готовит в одном фартуке… а кто-то наблюдает? Ведь так обычно фантазируют?

— Я не буду против, если ты тоже снимешь то, что у тебя там под фартуком, — неожиданно вскочив и прижавшись к нему со спины, промурлыкал Серёжа.

Николай поёжился, то ли от близости, то ли мысленно представив эту картину. Неловко.

— Ты чего с места поднялся, кофе кончился? — раскусил он Серёжин манёвр.

Серёжа утвердительно промычал, потёрся носом о Колину спину через майку и, тяжело вздохнув, вернулся к кофемашине. Следы его прикосновений свербили где-то под лопаткой, хотя на самом деле он до него и не дотронулся-то толком. Мешала клятая майка, и клятые традиции, и его трижды клятая неспособность совершать нечто спонтанное. Николай вздохнул, сам не осознавая, что невольно вторит Серёже в этом печальном звуке, и принялся через голову и завязки на фартуке стягивать с себя майку, затем распустил пояс домашних брюк, оставив их валяться рядом на полу.

Серёжа одобрительно присвистнул и вернулся к своей роли восторженного наблюдателя.

— Ты со сметаной или так? Серёж, достань селёдку из холодильника. — Привычные движения давались легко: налил тесто на сковородку, одновременно вращая её по кругу, повторил со второй сковородкой, уже нагревшейся рядом, вернулся к первой и перевернул сверкающий золотистым боком блинчик специальной лопаточкой. Этот алгоритм можно было повторять, пока стопка блинов не вырастет, а кухню не заполнит божественный аромат свежеиспечённого теста.

Пока руки его были заняты, а рот как ни в чём не бывало поддерживал ниочёмную беседу с Серёжей, мозг не прекращал думать. Серёжа был идеальный во всём, а он, нескладный, слишком высокий и тощий на его фоне, мог только мечтать, чтобы ему соответствовать. Чувство было неприятное. Сердцем вроде понимал, что Серёже должно всё нравиться, но гордость всё равно шептала, как и где именно он не дотягивает.

Николай держал спину очень прямо, будто доску проглотил, как дразнили в детстве, и изо всех сил пытался не подавать виду, что это он сейчас стоит, голый и глупый в одном кухонном фартуке и печёт блины, хотя у самого от дискомфорта поджимались пальцы на ногах и по лодыжкам гулял воображаемый сквозняк, которого минуту назад здесь ещё не было, топили в их доме всегда на славу.

— Я с работы отпросился, — сказал вдруг Серёжа. — И чайник поставил.

— Как же Бестужев-Рюмин без тебя? Ещё и в понедельник?

— А я ему фотку послал… с блинами, — отхлебнув из кружки (это была уже третья?), Серёжа продолжил: — Мишаня разумный человек, всё понять должен, что я никак не могу уйти, не поблагодарив как следует повара.

Как раз закончив колдовать над плитой и сковородками, Николай вновь обернулся на его голос. Громко клацнула о стол тарелка с блинами, а Серёжа оказался ближе, чем он думал. Притянул за затылок, наклонил к себе пониже, впился губами, и Николай потерялся, растворился в нём, охнул — от боли, от любви, и ответил ему, оплетая руками. Кухня вроде немаленькая была, а избежать его внимания, взглядов и рук было никак нельзя. Без мешающей прикосновениям и поцелуям одежды (фартук не в счёт, с ним Серёжа управился в два счёта) принимать благодарности было действительно удобно, а традиционные блины были вкусными, даже слегка остыв.

Традиции традициям рознь, и они всегда любили создавать свои собственные.

[Moura]

Автор, миленький, я тут просто умерла от любви вся, спасибо! Серёжа, такой идеальный, спокойный и уверенный со своей третьей кружкой кофе (и гипнозом кофемашины), Николай с этой вызывающей нежность неловкостью, блинами по бабушкино рецепту и (не)умением быть спонтанным. Просто всех обнимать и плакать нектаром. Всё очень правильное, домашнее и надежное, но это не рутина, потому что внутри рутины не охают в поцелуй от боли и любви, и вот за это ещё одно отдельное спасибо - за то, что у них есть эти "вот уже шесть лет", но всё ещё как в первый раз. Несу вам сердец.