Заявка 4.13

[Union of salvation]

Артужевы, кроссдрессинг Миши, желательно чтобы платья были понежнее и повоздушнее

запись создана: 22.03.2021 в 21:58

Comments

[анонимный декабрист]

1350 слов. модерн!ау, R. Розовый влюбленный сироп и розовые же оборки.

Платье было лёгкое, полупрозрачное, как и обещала реклама, всё-всё усыпанное блестящими пайетками в форме ярких клубничин. Поначалу Миша в него не умещался, но — пригодилась-таки армейская наука! — пара распоротых швов в рукавах спасли ситуацию. В зеркале выглядело всё равно нелепо, но Антон своими глазищами, круглыми сейчас от удивления, по всей видимости, видел что-то другое, потому что как застыл прямо в проёме двери в их спальню, так и не успел пока отмереть.

Демонстративно не обращая на него особого внимания, Миша продолжал вертеться перед зеркалом, поправляя складки и стараясь не дёргать шнуровку на груди.

— На видео мужик как-то более секси выглядел, я не знаю, — пожаловался он. — Привычки, наверное, не хватает. Что ты думаешь?

— Ты похож на торт, — ляпнул Антон, застав врасплох и Мишу, и кажется, себя самого. — А у меня даже не день рождения.

Не день рождения и ладно, думал Миша, оборачиваясь к нему. Антона нужно было баловать каждый день.

Первые поцелуи сегодня вечером выходили вполне тихими: сомкнутыми губами, закрытыми по привычке глазами. Привет. Как на работе. Да вот у меня тоже не очень. Кстати, как тебе моя неуклюжая попытка исполнить твою давешнюю просьбу? Конечно, я слушаю, Тоша, милый мой, я всегда тебя слушаю.

Антон довольно выдохнул в поцелуй, задирая голову ещё выше, но к Мише сперва не прикасался, будто боялся дотронуться до нежной ткани и не почувствовать под ней привычного Мишу — большого, сильного, уверенного в себе, а главное — своего до последней косточки. Наконец он провёл пальцами по рёбрам, второй раз, осмелел, сгрёб материю в охапку, сжимая в руках заодно и Мишу — прижался сильно, убеждаясь, что всё происходит взаправду, и заржал, захихикал, действительно как ребёнок, довольный подарком.

Миша засмеялся вместе с ним, отпуская последние сомнения, всё-таки жившие, оказывается, где-то у него на подкорке.

— Покрутись? — попросил Антон.

Миша сделал шаг назад, выпрямляясь во весь свой рост и вновь нависая, крутанулся по оси, расправляя невесомые складки на длинном подоле и отправляя их в круговерть. Посмотрел на Антона, оценивая произведённый эффект, и повторил манёвр. Длины платья, к счастью, хватило, чтобы прикрыть колени, а безразмерность талии, широко разрекламированная на алике, пришлась Мише впору. Подвели только рукава-фонарики, но в целом эффект, если судить по офигевшему выражению лица Антона, был сногсшибательный.

У того блестели глаза — но это от смеха и счастья — и разрумянилось лицо, делая его похожим на эдакого русского молодца с щёчками-яблочками. Он всё время облизывался, а пальцы его подрагивали, хищно сжимаясь в кулаки, будто он из последних сил боролся с желанием снова до Миши дотронуться. Вот это уже было хорошо, это было круто; такое внимание, ощущение, что на него смотрят так — пробивало до самого нутра и пронзало возбуждением где-то в основании позвоночника.

Миша привык, что он выделяется, привык, что на голову всех выше, звучит громче, в толпе не потеряешь. И хоть в целом концепт кроссдрессинга его не смущал —даже в платье его с девочкой было не перепутать, хоть с тонкой-звонкой, хоть с вкусной плюшкой. Но нервы щекотало, надо признать. А Антоново внимание и восхищение — и того более.

Вот только собственные грубоватые движения в зеркале так отличались от тех, что он воображал себе, выбирая наряд. А он ведь заранее готовился! Даже серию драгрейса на нетфликсе смотрел (обошлось без алкоголя).

Попытавшись завершить последний оборот вокруг собственной оси изящным книксеном, как удавалось девочкам в школе (судя по смутности картинки — воспоминания датировались классом эдак третьим), Миша опасно накренился набок и спустя буквально одно полное конфуза мгновение оказался погребённым под сунувшимся бесстрашно спасать его Антоном.

— Мой герой, — сипящим фальцетом просипел он и, наплевав на мятые юбки, привычно сгрёб Антона в охапку.

Они так и устроились: прямо на жёстком полу — Миша, а Антон сверху, оседлав его колени. Антон зацеловывал открытую шею, плечи, пока облокотившийся на край кровати Миша открывался ему полностью, позволяя любить себя и вовсю восхищаться контрастом рельефных мышц и нежных розовых оборок. Антон провёл пальцами под ключицами и спустился ниже к солнечному сплетению, лишь слегка прикрытым кокетливым бантиком завязок.

Здесь у девочки была бы грудь, но никогда не прогуливавший качалку Миша тоже не жаловался. Гордо прогнулся в пояснице, подставляясь и напрягая грудные мышцы. Антон восхищённо втянул воздух сквозь стиснутые зубы, а потом сжал его в ладонях, вызывая сладкую дрожь. Он помассировал твёрдые мышцы и ставшие острыми соски, и снова разулыбался, неприкрыто счастливый и раззадоренный. Потянул пальцами за край ткани, опуская вниз и обнажая совсем уж неприлично, будто и не видел до этого. Он шутливо облизал розовый сосок, подул на влажную дорожку на коже и выглядел при этом, будто видит Мишу без одежды в первый раз.

— Так нравится? — сквозь полуприкрытые ресницы спросил его тот, искренне заинтересованный. Одно дело знать — что ты невероятно привлекательный, другое — смотреть, как от одного твоего вида распадается в твоих руках человек, которого так любишь.

Вконец взмокший Антон стащил через голову офисный галстук и провёл раскрытой ладонью по лицу, видно, пытаясь прийти в себя. Вначале вместо ответа он продолжал непонимающе пялиться на распластанного под ним Мишу в ворохе воздушной ткани, но потом взял себя в руки, кивнул и ответил неожиданным вопросом на вопрос:

— А тебе?

— И мне нравится, — охотно согласился Миша, плотоядным взглядом наблюдая за тем, как тот одну за другой расстёгивает пуговицы на белоснежной рубашке, обнажая шею, грудь и живот.

— Эй, я серьёзно. Прекрати на меня так смотреть. А что чувствуешь ты?

Весь этот маскарад устраивался для Антона, по просьбе Антона, и о своих чувствах и желаниях Миша особо не задумывался. Чувствовал ли он себя глупо, надев девичье платье? Чувствовал себя хуже, смешнее? Нет, с чего бы. Неумелым и неловким — вот это было. Хоть бы инструкцию к таким случаям прикладывали, что ли. Но сомневаться в себе не приходилось. И реакция Антона без сомнения подтверждала его собственные впечатления.

— Чувствуешь ли ты себя красивым?

Миша ещё раз аккуратно повёл плечами, ощущая непривычно щекочущую ткань, попытался представить себя со стороны. Он хотел ответить максимально честно и теперь тщательно подбирал слова:

— Разумеется. Но не знаю, чья это заслуга только — платья или всё-таки твоя?

Антон фыркнул, но не смог сдержать солнечной улыбки, радостными лучиками расходящейся от его глаз. Наградой ему послужил очередной поцелуй. Мишины руки нашли талию Антона, привычно сжали, смяли бока, спускаясь пальцами ниже к упругой заднице. Антон весьма явно прижимал стояк к Мишиному животу, и тот, ухмыльнувшись, напряг пресс, чтобы толкаться было удобнее.

— Выпендрёжник, — проворчал Антон, выпутываясь из рукавов рубашки и расстёгивая наконец молнию на брюках.

Миша по-разному представлял себе этот вечер. Как его жёстко трахают, пока он лежит на спине, задрав ноги и очевидно получая массу удовольствия (Антон мог быть нежным, а мог не сбавлять оборотов и жарить погорячее); как они пытаются сорвать с него размашистое платье, путаясь в бесконечных юбках, ржут и вместо секса отправляются доедать подаренный Мишиной мамой казан плова; представлял занятия любовью нежные и аккуратные, на сорванных вздохах, дрожащих капельках испарины, проступивших над верхней губой, и невесомых прикосновениях одними кончиками пальцев. Реальность его жизни после того, как в ней появился Антон, как всегда сбила его с ног и подхватила в сумасшедшей круговерти ощущений и эмоций.

Он был везде. Шептал на ухо какую-то вдохновенную хуйню о том, что хочет с Мишей сделать: планы, полные похабностей и розовых, под стать платью, соплей. Приласкал чувствительную кожу за мочкой, опаляющими своими прикосновениями губами выгравировал дорожку вниз по шее, а затем, прижавшись к его плечу лбом, размашистыми движениями дрочил им обоим — искренне, грубовато и без излишних хитростей. На полу было неудобно, тесно, и платье действительно мешалось, несмотря на задранные юбки, но Мише лишь оставалось прижимать его к себе крепче и чувствовать, как ходят ходуном лопатки Антона под его ладонью, а сам он плавится от удовольствия, пеленой разливающегося между ними.

Кончили вместе — на это выдержки у Миши хватило. Антон вдруг выпрямился и задрожал в его руках, сигнализируя, что можно наконец отпустить натянутую внутри себя тетиву, толкнуться вперёд в последний раз, подхватывая Антона и завалившись набок вместе с ним, приминая его собой.

Первые секунды Антон лишь тяжело дышал, придавленный немаленьким весом, а затем звонко заржал, звуком вырывавшим Мишу из собственной послеоргазменной комы.

— Уделали всё, — фаталистично констатировал он, даже не раскрывая глаз, чтобы оценить устроенный ими беспорядок.

— Отстираем, — тоже не глядя вокруг — на пол, одежду и откуда здесь оказался краешек покрывала? — заверил его Миша. Чем волноваться, куда интереснее сейчас было гладить Антона по чуть подрагивающей спине, рёбрам, груди, выискивая ещё теплящееся в его теле счастья и собирая его пальцами. — И сможем попробовать ещё раз. Возможно, в платье покороче мы сумеем даже добраться до мягкой кровати.

[анонимный декабрист]

*В твиттер можно!

[Гость]

Ааааа, какой кинкище! Сгорела вся, спасибо   

[Гость]

О... оооооо. Это клубничное платье и Миша среди него - просто перед глазами теперь! Не выкинуть из головы. И дышать чёт очень трудно. Такой огонь, такое пожарище. Непредсказуемый Антон, на все согласный и кайфующий Миша, и все это вместе - отрыв башки прост.
Спасиииибо